О нем говорят, о нем спорят. А он даже умудряется книги о себе выпускать автобиографические. Луис Суарес, сборная Уругвая. Мы уже разобрали его инциденты с укусами, с обвинениями в расизме, поговорили о его волшебной и совершенно необычной истории любви. Но существенный эпизод его жизни, наверное, остался для нас пока вне внимания - с чего все начиналось, как Суарес пришел в футбол. Детский футбол в Уругвае - особая история: здесь играют и U6, и даже U5. И теперь мы ситуацию исправляем: с разрешения коллег из издательства «ЭКСМО» мы публикуем фрагмент книги Суареса «Преступая черту», которая пока только готовится к выходу в свет на русском языке.
**********
Когда мне было семь, футбольным полем моей мечты была длинная улочка, проходящая за нашим домом в Монтевидео в районе La Comercial. С одной стороны было лимонное дерево, посаженное моей бабушкой задолго до того, как мы переехали в ее крошечный одноэтажный домик, когда родители искали работу в городе. С другой были большие серые стены, колючая проволока и башни местной женской тюрьмы. Между детским домом, прилегающим к тюрьме, тюрьмой и мастерскими рядом с нашим домом была бугристая поверхность, усыпанная гравием, которая служила нам футбольным полем.
«Сallejón», как мы ее называли, была достаточно широкой для наших матчей, но слишком узкой для того, чтобы по ней передвигались автомобили. Отделенная от шума и выхлопных газов автобусов и машин, снующих по бульвару Artigas, эта улочка была далека от полей Сальто, где мы жили до моих шести лет, но она была убежищем от вечного движения Монтевидео. Это было излюбленное место для другого вида обращения. После наступления темноты люди приходили сюда за марихуаной и кокаином, нюхали здесь клей или просто выпивали. Тебе вряд ли захочется случайно попасть в такое место по ошибке, но оно было буквально на пороге черного хода моего дома, и проводил здесь дни и ночи, играя в футбол.
Чем старше я становился, тем больше я замечал здесь наркотики и алкоголь. От людей, приходивших посетить заключенных, доносился запах марихуаны. Многие пытались пронести вещества внутрь, некоторые даже пытались вытащить заключенных - было несколько попыток побега. Некоторым из них даже удалось.
Мой старший брат Паоло, который был на шесть лет старше меня, играл на Сallejón с друзьями, и я к ним присоединился. Здесь было мало места, и я был одним из самых маленьких. Друзья моего брата сперва остранились от меня, когда увидели мой рост, но когда они поняли, что я бесстрашен и более чем полезен, их уже ничего не сдерживало. Их поражало, как я себя веду: грудь наружу, голова опущена, врываюсь в команду старших ребят и чеканю от стены, ничего не боюсь и всегда начеку, сражаюсь и отбиваю каждый дюйм.
Если нас было достаточно, то мы играли вдоль улицы от Лимонного Дерева до Тюрьмы, а мяч всегда был на поле благодаря ставням мастерских и стене с колючей проволокой детского дома. Если нас было меньше, то мы играли поперек переулка, запуская мяч в ворота, нарисованные на стенах посреди граффити с каждой стороны узкой улицы.
Я скучал по игре босиком на зеленой траве Сальто, где я жил на Парагвай Стрит, и где все оставляли двери открытыми, а ты мог целый день играть с друзьями на улице. Сальто похоже на деревню по сравнению с Монтевидео. Все друг друга знают. Я начал играть в футбол, когда мне было 4 года, за команду «Deportivo Artigas» под руководством моего дяди, брата моего отца. Поле находилось на военной базе, где когда-то мой отец, еще солдатом, играл в футбол. Он был крепким крайним защитником, который мог не только дать отпор многим соперникам, но еще и отлично бил по мячу левой. Когда моей семье пришлось переехать в Монтевидео, потому что отец искал работу, родители уехали с братьями и сестрами, а я остался с бабушкой и дедушкой, потому что мой дядя хотел, чтобы я принял участие в соревнованиях. Это была идеальная отговорка. Я в любом случае не хотел уезжать из дома. Я любил играть в футбол с друзьями. Какое-то время я сопротивлялся решению родителей покинуть Сальто. Уже в шесть лет я был бунтарем. Когда я наконец уехал, родной город остался в моем имени - для моих старых друзей я все еще «El Salta».
На другой стороне дороги напротив нашего дома в районе, где мы играли в футбол, было здание, где когда-то жил «El Jefe Negro» Обдулио Варела. «Черный Вождь» сплотил страну в свой звездный час, выиграв ЧМ-1950 в Бразилии в Маракане. Не то чтобы я знал все это, будучи еще ребенком, носившимся взад-вперед по переулкам - мои герои были более современными.
Если нас было достаточно, то мы играли вдоль улицы от Лимонного Дерева до Тюрьмы, а мяч всегда был на поле благодаря ставням мастерских и стене с колючей проволокой детского дома.
Мы комментировали наши матчи: «И вот Франческоли получает мяч, пас Рубену Соса и снова Франческоли». Первые нормальные бутсы, «Adidas Francescolis», я получил от мамы в честь своего дня рождения в 1997 году, когда он как раз уходил на пенсию, а мне исполнялось десять. Каждый раз, когда я забивал гол, я кричал имя моего кумира и первого настоящего примера для подражания, центрального форварда Аргентины Габриэля Батистуты. «Ба-тис-тууууууу-та!».
Когда мы не могли поиграть в футбол на callejón, мы играли в доме. Если на отправляли в наши комнаты, то мы должны были выключить свет и лечь спать, но мы делали мячик из скомканной газеты, помещенной в носок, и оттачивали акробатические серии или нырки с ударами головой в падении, приземляясь на кровать в качестве посадочной площадки. В конце концов, мы сломали кровать. Желание играть в футбол, какими бы ни были препятствия, было неутолимым.
Еще мы играли в нечто вроде самодельного настольного футбола с крышечками от бутылок, окрашенными в цвета команд, и старыми коробками из-под обуви в качестве ворот. Если мама выбрасывала нашу игру из-за того, что мы плохо себя вели, то мы снова импровизировали - на этот раз с игроками из сложенного картона и кнопкой в качестве мяча.
А если мы не играли и не импровизировали, тогда мы просто смотрели футбол. Финал ЧМ-1994 был первым из того, что я помню, тогда в финале встречалась Италия с Бразилией, и Роберто Баджио не смог поразить ворота во время послематчевой серии пенальти. Помню Ромарио и Бебето, помню их знаменитое празднование голов «укачиванием ребенка». В 1997 году Уругвай играл на чемпионате мира в юношеской лиге до 20-ти против Аргентины в Малайзии. Мы были очень горды тем, что Уругвай прошел в финал, пускай это была молодежная команда. Мы вставали в пять утра, чтобы посмотреть на Фабиана Коэльо, Сезара Пеллегрина, Марсело Салайета и Николаса Оливера, играющих в финале против Аргентины. Я никогда не испытывал проблем с пониманием того, что чувствуют болельщики по отношению к этому виду спорта, потому что мне достаточно лишь обратиться к собственному прошлому, чтобы на меня вновь нахлынули те же чувства.
Переезд из Сальто был не так уж плох. В каждом районе Монтевидео был свой клуб, и моим стал «Насьональ». Два самых успешных клуба в Уругвае - это «Насьональ» и «Пеньяроль», и наша семья разделилась. Говорят, что «Пеньяроль» - это клуб работников железной дороги, а «Насьональ» - это команда элиты, но мне так не кажется. На самом деле «Насьональ» просто лучше, хотя мой брат Макси со мной бы не согласился. Он болеет за «Пеньяроль». Макси был на год младше меня, и мы были неразлучны. Мы спорили о футболе с утра до ночи, и в наших спорах мама исполняла роль вынужденного арбитра. Когда мы шли на матчи, были самые оживленные споры. Он хотел посмотреть на «Пеньяроль», а я хотел смотреть на «Насьоняль». Компромисс состоял в том, что в один день мы идем на «Пеньяроль», а в другой на «Насьональ», но я никогда не был силен в компромиссах.
- С какой стати мне идти на «Пеньяроль», если я не хочу?
- Ну, если ты хочешь пойти на «Насьональ», то тебе придется пойти со своим братом на «Пеньяроль».
Всякий раз, когда я ходил на матч «Пеньяроля», я вел себя очень тихо. Я надеялся, что люди не догадаются, что я был здесь, поскольку я был болельщиком «Насьоналя», вынужденным сопровождать своего брата, хотя иногда они могли бы меня вычислить. Помню, как-то раз «Пеньяроль» играл против «Рейсинг» на Кубке Либертадорес на стадионе «Сентенарио». В этой огромной бетонной миске, где проходил финал чемпионата мира 1930-го года, я изо всех сил старался спрятаться, но внутри я был в ужасе, поскольку меня окружали болельщики «Пеньяроля». Я пришел на матч только для того, чтобы в следующий раз попасть на игру «Насьоналя». Но пока я не попал на стадион, я еще не осознал, что на мне гетры с символикой «Насьоналя».
«Пеньяроль» забил гол, а рядом со мной сидел здоровенный детина с одной стороны и брат с мамой с другой. Мама тоже болела за «Пеньяроль». Когда они забили гол, все стали прыгать и распевать речевки, кроме меня. «Толстяк» рядом со мной спросил меня: «А ты чего не радуешься? 'Пеньяроль' побеждают!» Поэтому я тоже стал понемногу прыгать вместе со своим братом, который изо всех сил старался не засмеяться, отлично понимая, что праздновать победу «Пеньяроля» на Кубке Либертадорес - это последнее, чего я хочу, особенно учитывая то, что теперь мои гетры «Насьоналя» были представлены на всеобщее обозрение. Это был ад.
Похожая история случилась, когда мы захотели стать маскотами, и мама сказала: «Ладно, без проблем - будете оба маскотами, но тебе придется одну неделю быть маскотом вместе со своим братом в 'Пеньяроле', а другую - тоже вместе, но уже в 'Насьонале'».
Детский футбол в Уругвае — совсем другое дело. Это жесткая и агрессивная игра, а родители и тренеры воспринимают его настолько серьезно, что некоторые мамы и папы даже забирают оттуда детей
Цвет футболки моей команды «Уррета» был немного похожа на желто-черную полоску «Пеньяроля», поэтому я оделся в нее, чтобы мне не пришлось носить футболку с символикой «Пеньяроля». Единственная футболка, которую я хотел носить, была бело-голубая форма «Насьоналя».
Иногда моему брату приходилось еще хуже, потому что когда впоследствии я стал играть за «Насьональ», он ко мне присоединился и стал в той же молодежной команде. Я доводил его еще больше, чем он меня. Однажды я нашел флаг «Насьоналя» в парке по дороге со школы и подарил его своему брату на игровой площадке прямо на глазах у всех его друзей. Он очень старался делать вид, что он на сто процентов принадлежит «Пеньяролю», но это стало невозможно, когда пошел слух, что он играет за другую команду. В те дни дерби один брат мог плакать, а другой, рядом с ним, в то же самое время кричать «ГОООЛ!» ему прямо в ухо. Мой отец Родольфо поддерживал «Насьональ», и мой старший брат Паоло - тоже. Моя сестра Джована болеет за «Насьональ», а Летиция - за «Пеньяроль». Поэтому среди нас было четверо болельщиков «Насьоналя» и три - «Пеньяроля». Моего самого младшего брата Диего умасливали и уговаривали перейти на каждую из сторон, но мы постоянно выходили победителями, так что в итоге он тоже стал болеть за «Насьональ».
Мы с Макси не всегда были соперниками. Дядя нашел мне местечко в «Уррете», когда мне было семь, а Макси присоединился к нам, когда ему было шесть. Во многом футбольный успех Уругвая обязан своему детскому футболу - чрезвычайно соревновательным командам, в каждой из которых по шесть мальчиков в возрасте от пяти до тринадцати лет, на футбольных полях размером примерно с треть обычного поля. На первый взгляд, система молодежного футбола похожа на то, что есть в других странах мира, но в Европе в этом возрасте обычно делается упор на бесконтактный спорт. Детский футбол в Уругвае - совсем другое дело. Это жесткая и агрессивная игра, а родители и тренеры воспринимают его настолько серьезно, что некоторые мамы и папы даже забирают оттуда детей, потому что считают, что удовольствие теряется из-за жесткости игры. Некоторые даже считают ее опасной. Это развивает в характере игрока жесткость и соревновательность с раннего возраста, и во мне это было усилено уроками, которые я уже усвоил на улице: ты играешь, чтобы победить практически любой ценой.
На аккуратно огороженном поле «Уретты» с его крошечной трибуной теперь растет сочная зеленая трава, но тогда мы с братом скользили по суровому гравию. Оно было в десяти минутах езды на автобусе, если нам удавалось наскрести денег на билет, или полчаса пешком, если нет, что случалось гораздо чаще.
Я все еще помню, как мы дружно шагали на поле «Уретты», петляя по решеткам из улиц Монтевидео по холоду и темноте, проходя по пятнадцать кварталов, чтобы просто потренироваться. Когда мне стало десять, отец моего партера Мартина Пиреса пригласил меня играть в молодежной команде «Насьоналя». «Уретта» не хотел меня отпускать - это была моя первая борьба за трансфер.
На самом деле это было глупо. «Уретта» не могла действительно претендовать на своего молодого нападающего. Это была районная команда, а меня звал один из лучших клубов Уругвая - мой клуб. Это была возможность, которую я не мог упустить. Но «Уретта» были настойчивы в своем нежелании меня отпускать. Я думаю, что последнее, что я сказал им, было:
- Ну, я все равно уйду.
- Ладно, но тебе придется вернуть всю нашу экипировку.
- Конечно, я верну вам всю вашу экипировку, но я ухожу в «Насьональ».
Мой брат тоже ушел, поэтому вместо тридцатиминутной ходьбы до «Уретты» теперь мы по сорок минут ездили на автобусе, чтобы потренироваться с трехкратными чемпионами Кубка Либертадорес. Тренировка начиналась в 19:30 вечера, но мы возвращались со школы в пять, и знали, что до шести мы все еще можем ездить на автобусах бесплатно, пока на нас надета школьная форма. Поэтому мы приезжали за час, просто чтобы не платить за билет на автобус, а затем нас подбрасывал папа одного из наших друзей после окончания тренировки в 21:30 .
В то время я каждое лето возвращался в Сальто и играл в чемпионате в моем старом родном городке. В Сальто меня дразнили за мой городской акцент, а в Монтевидео - за провинциальный, когда мне было еще шесть. Мне всегда нравилось возвращаться, но до меня, да и до остальных тоже, постепенно начало доходить, что, возможно, теперь я играл немного лучше, чем все остальные в моем возрасте.
Мой дядя Серхио Суарес был именно тем человеком, который привел меня в конкурентный футбол, когда мне было всего четыре. Именно он научил меня правильно бить по мячу и позаботился о том, чтобы я начал играть в матчах с самого раннего возраста. Чемпионат проходил каждый декабрь во время моих каникул, и я оставался в доме моего дедушки на время его проведения. Но когда мне исполнилось одиннадцать, мне сказали, что я не буду участвовать в летнем турнире. Я был в «Насьонале» и мы были чемпионами. Я был одним из лучших игроков в команде, поэтому поскольку организаторы были этим обеспокоены, они посчитали, что я перерос чемпионат в Сальто.
Если мне нельзя было играть в чемпионате, то это означало, что мне уже не нужно было ездить в Сальто на лето каждый год. Так закончилась одна из глав в моей жизни. Было грустно, но в то же время то, что мне сказали, что я слишком хорош, чтобы играть в чемпионате, положительно на меня повлияло. Это был знак. Тогда я впервые подумал: «Меня боятся, вот насколько я хорошо играю в футбол».
Когда мне было 11 и я играл за «Насьональ», у меня уже начал проявляться мой вспыльчивый характер. Я так живо реагировал на происходящее, что даже начинал плакать, если не забивал голы. Бывали матчи, когда я не отдавал никому пас, потому что партнер уже забил гол, а я еще нет. Я вырос в условиях, в которых никто ничего не дает тебе просто так. Если ты чего-то хочешь, ты должен получить это самостоятельно. В Уругвае есть несколько групп людей: очень бедные; бедные, у которых по крайней мере есть работа и они сводят концы с концами; работающие люди; и, наконец, богатые. Я рос во второй группе. Родители, братья и сестры делали и продавали все, что могли, чтобы заработать и выжить. Нам никогда не было легко.
Я узнал цену труду и успеху в очень раннем возрасте. Нужно было хвататься за любую возможность, какой бы непривлекательной она ни казалась, сражаться за нее изо всех сил, и как только ты за нее уцепился, ни за что не отпускать.
Помимо усердия требовалась концентрация - целеустремленность, которая всегда у меня была и которая помогала мне всю мою жизнь. Ты должен быть силен психически. Одного таланта недостаточно.
Макси играл лучше меня. Он играл в моей возрастной группе, несмотря на то, что был на год младше. Он очень одарен в техническом отношении. Но он попал в плохую компанию. Мне удалось остаться на правильной колее, а он свернул не на ту дорожку. Когда родители развелись, нам всем было тяжело. Мой самый старший брат, который впоследствии сделает карьеру в Сальвадоре и Гватемале, уже ушел из дома и жил со своей девушкой, а нам, молодым мальчишкам, казалось, что семья раскалывается. Мы довольно много переезжали из дома в дом - все в одном и том же районе - и у нас не было стабильности. Мы проводили время у одного из родителей, а затем какое-то время жили у другого.
Мне не довелось сесть и завести с родителями такой разговор, в котором они бы сказали мне: «Послушай, сынок, когда ты вырастешь, цени то, что имеешь», «Делай так-то» или «Никогда не забывай о своих корнях».
Они проживали отдельно, нас было много, некоторые покидали семью, мама работала целый день, папа работал, поэтому трудно перенимать родительский опыт в плане получения советов о том, как нужно жить, как справиться с быстрым взрослением и как действовать, когда я добьюсь успеха. Я был бы счастлив, если бы у меня был такой разговор в детстве. Думаю, мне не повезло в этом плане, потому что я был таков, какой есть. Думаю, что у моих братьев и сестер, по крайней мере, у некоторых из них, был подобный разговор. Но я скорее просто присматривал за собой. И когда я почти пошел по наклонной, Софи спасла меня.
Всплеск в моей карьере произошел, когда я попал в «Насьональ», но по мере взросления я все больше совершенствовал свое мастерство. Макси зашел в тупик. Он перестал развиваться, потому что попал в плохую компанию. Он знает, и вся семья знает, что он был лучше меня. Если бы он был более сконцентрирован и больше этого хотел, он бы развивался. Но вместо этого он ходил на дискотеки или исчезал на несколько дней со своими друзьями, когда ему было всего лишь четырнадцать.
Мне не стыдно в этом признаваться — я много плачу.
Как его брат, я всегда старался помочь, поговорить с ним, но мы оба были детьми. Я мог говорить все, что угодно, а он все равно делал то же, что делали его друзья, а не то, что говорил ему делать его брат. Макси сейчас снова играет в футбол, и с ним все в порядке. Он никогда не был близок к тому, чтобы разрушить себе жизнь, но он сделал достаточно для того, чтобы разрушить свою блестящую карьеру. Он знает, сколько усилий нужно вложить, чтобы они имели значение. Он знает, сколько я работал, чтобы добиться успеха. Думаю, что он гордится тем, чего я достиг, потому что знает, как тяжело это давалось нам обоим, и какую стойкость иногда нужно проявлять.
Вы можете сказать, что я слишком много плакал в течение своей карьеры, чтобы быть «крутым парнем». Мне не стыдно в этом признаваться - я много плачу. В детстве я был таким же, и ничего не изменилось. Я - тот самый парень, который уходит с поля в слезах, потому что знает, что шанс на титул чемпиона исчез; тот, кто плачет, когда разрывается в нерешительности, потому что говорил, что хочет уйти из клуба, но теперь считает, что это могло только все усложнить для него и его семьи; человек, который плачет, если ему нужно встать в 7:30 и идти в отель, чтобы сидеть и слушать, как юристы выносят вердикт, который ему кажется неизбежным, и который оставит пятно на его репутации на всю жизнь.
Я плакал, когда со мной прощались болельщики «Аякса». И я не мог понять, почему Джейми Каррагер не делал того же самого, когда прощался с «Энфилдом», отыграв в нем свой последний матч. Давай, заплачь - хотя бы одна слеза. Я плакал десять или пятнадцать минут на «Амстердам Арене», когда со мной прощались, а я пробыл там всего три сезона. Каррагер играл в «Ливерпуле» всю свою жизнь, и когда он ушел, пускай он попрощался, но он даже не вздрогнул. Возможно, во время прощания с ним на поле должен был быть здоровенный экран, на котором бы крутились его лучшие моменты в клубе. В тот день, когда Стиви Джеррард уйдет из клуба, я надеюсь, его проводят достойно.
Мне бы хотелось сыграть последний матч за «Ливерпуль», и без сомнений, я был бы в слезах. Я очень эмоциональный человек. Я достаточно сентиментален, чтобы набить себе на спине слова из песни, под которую мы с Софи поженились: «Our time is short. This is our fate, I'm yours». И я стараюсь посвящать голы тем, кого люблю, доходя до того, что я праздную гол дольше, чем их забиваю. Еще у меня на ноге есть татуировка: «Uruguay: Campeones de América» с датой моего триумфа в 2011. У меня есть татуировки с именами обоих моих детей и еще одна с именем «Софи».
Татуировщик, который набивал мне имя Бенджамина, также сделал мне татуировку и на спине со словами из нашей свадебной песни. Он большой фанат «Ливерпуля» и очень хотел, чтобы я сделал ему татуировку. Я сказал ему, что он рехнулся, но он нашел крошечный кусочек на своем теле, не покрытый татуировками.
- Давай здесь.
Я подумал, что нужно будет сначала набросать контуры, а уже затем пройтись иглой. Ничего подобного.
- Ну давай уже, - сказал он. Никаких контуров, никаких тренировок, только я, игла и его плоть. И я начал. Сперва «L», потом «S», и «7». Софи все записывала на телефон, и на самом деле получилось не так уж плохо.
Я бы с радостью сделал татуировку, в которой бы отметил победу «Ливерпуля» в сезоне-2013/14, но этому не суждено было случиться. Я не отрицаю того факта, что фотография, где я выхожу с поля стадиона «Селхерст Парк», запомнилась многим. Во многих отношениях она отлично подходит, потому что это напоминание о том, что этот день для меня значил, и как близко мы подобрались к тому, чтобы сделать что-то по-настоящему невероятное.
Я знаю, что это далеко не все, что люди обо мне думают, когда вспоминают. Для болельщиков других футбольных клубов в воспоминаниях останутся инциденты с укусами и обвинение Эвра.
Отношение со временем меняется, и мне было особенно приятно получить звание Игрока Сезона от журналистов в 2014-м году, а особенно от моих товарищей по футболу. Уйэн Руни сказал несколько приятных слов обо мне во время ЧМ-2014: он сказал, что ему нравится, как я играю. Его мнение важно для меня. Он знает, что значит играть на поле; знает о напряжении, ожиданиях и тщательном анализе каждого движения. События в Бразилии снова поменяли суждения людей обо мне. Но я вернусь к тому, чтобы показать людям свои лучшие качества. Я стараюсь.
Мне бы хотелось думать, что люди уважают меня как футболиста. Меня критиковали за то, что я делал и за то, чего я не делал. Но всегда оправляюсь и возвращаюсь к тренировкам, к работе, которую люблю.